Как только голуби на крышах заворкуют, Моё сердечко по былому затоскует. Беру гитару, как девку молодую, И слёзы падают на грудь мою седую. Эх, было время, хоть по мне рыдала кича, Но за меня стоял горой мой кореш Чича. Его общественность уж очень уважала, Ни одна женщина без спросу не рожала. Раз, помню, катим мы при шляпах и при фиксах И за углом встречаем вдруг две рыжих биксы, Снимаем шляпы, мадэмуазель, мол, добрый вечер, И биксы падают нам с Чичею на плечи. Каля-бада, аля-улю, бени-берья, Ах, жизнь блатная, пенсионная моя. Однажды прибыл на гастроли к нам катала, Его судьба как чёрта в вату закатала. Продул в очко он нам и шкары и штанишки, И выгнул пальцы на ногах своих в купешки. Вот так в трусах его менты и повязали, Но мы отмазали и сменку докидали. Картёжный долг, оно по первому понятью, Но по второму мы же, люди, всё же братья. Каля-бада, аля-улю, бени-берья, Ах, жизнь блатная, пенсионная моя. Прошли года, не та уж жизнь, не те уж нравы, В подъезде вонь и отмороженные чавы. В косяк что ль веники забить, много дыма, Ой, не нервируйте меня, ходите мимо. Чувак не чава, и Чита вам не Чикаго, Эх, жалко, Чича мой не дожил, бедолага. Как, впрочем, вся братва отчаянная наша, Санёк, Мишаня и, конечно же, Аркаша. Чувак не чава, и Чита вам не Чикаго, Эх, жалко, Чича мой не дожил, бедолага. Как, впрочем, вся братва отчаянная наша, Санёк, Мишаня и, конечно же, Аркаша.