время быть сильным, да силу не тратить, время быть вольным, да вволю терпеть. Лютой метелью я укрыл твое тело, в белом просторном шатре из объятий, Минуты летели, и время свистело, Ни духом, ни сном не касаясь проклятий. Над нами плясали секиры и сабли, И падали головы в мутные реки. A мы зависали под сводом сусальным, И звезды бросали нам блики на веки. все чисто, все гладко, мой плащ, как палатка, И стекла затеплены тканью шинельной. И семя по лавкам, и туго и плавно ветра заплетают мотив колыбельный. Спи, идет война. Спи, идет война. Спи, пока идет война. Но я просыпаюсь, я в путь собираюсь, Меня не удержишь ни мхом, ни травою, Проснувшимся горе, и, может быть, вскоре Я стану бессмертным, ты станешь вдовою. Плетут экипажи дорожные пряжи, За черные сопки, за рваные льдины, За горные кряжи, за братские пляжи, Где воин и ворон - навек побратимы. Там люди и птицы, устав суетиться, Расправив кольчугу и сняв оперенье, в крахмальной поддевке, как мухи-поденки, все ждут после бани c судьбой примиренья. Плачь, Ярославна, но только негромко, Пой, Ярославна, в степи над обрывом, видишь: по небу блокадная кромка, Бронзовый купол c пурпурным разрывом. Значит, плачь, Ярославна, но только негромко, видишь: по небу, где месяц печаткой, Голубь почтовый несет похоронку, Банный листок c роковой опечаткой. За страх и за разум, всех скопом, всех разом, Чтоб легче писать поминальные списки, Тревога отстала, и снега не стало, Лишь зреют подсолнухи, как обелиски. Их зерна, как буквы, как иглы, как угли, Но тянутся к свету подстрочники cмерти, И бочкой набухшей дымится на кухне Постскриптум любви в треугольном конверте. время быть сильным, да силу не тратить, время быть вольным, да волю терпеть.