Корабль уплывает вдаль, качаясь на волнах. Февраль накинул шаль, что в странников вселяет страх, Но ей не жаль их. Нет упрёка в молодых глазах. Был сделан выбор, и он тихо хныкал в свёртке на руках. Она пристально смотрела вслед окаменев, И неистово летел снег, и пока никем Была изгнана сюда. Никак ползти наверх не понимала. Вьюга остатки света разгоняла. Такой утёс едва покинешь ты без слёз. Тропинка всё струилась сквозь камни, то в бок, то под откос. Он вставала, падала, ревела не шутя, Оберегала, курткой прикрывая бледное дитя. Позади глухой мощный рокот в море, Впереди холодное голое плоскогорье. Куда идти? Ночь молчалива, как могила, И придвинув девочку к груди, засеменила к ложбинам. Чернота испещрённая белыми точками, Железный холод поглощал остатки одиночества. Заледенили ноздри, тускло блестели звёзды, Яростный ветер бросал гроздьями снег в воздух. Ног не слышно, руки живы локтя выше, Но ей важно слышать то, что в тёплом свёртке ещё кто-то дышит. Тут не до излишеств - не уют нужен, затишек. Старый дуб склонившись в непогоду подарил им нишу. Конец близится, он неминуем, сколько не отсрочь. Снимает куртку без раздумий, чтобы свёрток обволочь, И к ней жмётся голая: «Тебе так теплее, дочь?» И окутал полностью снег и ночь, снег и ночь... Будильник зазвенел, сперва вполсилы, затем надрывно, И гудки его порывами струились. Её тошнило, тело сотрясала дрожь, С отвращением схватила телефон, словно то нож. «Аллё. Да здравствуйте, это Михеева. Я к вам записана была на аборт на девять, Но я не приду, извините, до свиданья.» Улыбнулась, гладила живот, словно там тайна. Снег и ночь, снег и ночь В закоулках души твоей чувствуешь, слышишь. Сын и дочь, сын и дочь Всё зовут тебя те, коих счёл ты лишними. Снег и ночь, снег и ночь В закоулках души твоей чувствуешь, слышишь. Сын и дочь, сын и дочь Всё зовут тебя те, коих счёл ты лишними. Снег и ночь, снег и ночь...