В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч И на звезды глядел, И в кармане моем заблудившийся ключ Все звенел не у дел, И по сетке скакал надо мной виноград, Акробат от тоски; Был далек от меня мой родной Ленинград, И все ближе - пески. Бессеребряной сталью мерцало крыло, Приближаясь к луне, И чучмека в папахе рвало, и текло Это под ноги мне. Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи. Над одною шестой В небо ввинчивал с грохотом нимбы свои Двухголовый святой. Я бежал от судьбы, из-под низких небес, От распластанных дней, Из квартир, где я умер и где я воскрес Из чужих простыней; От сжимавших рассудок махровым венцом Откровений, от рук, Припадал я к которым и выпал лицом Из которых на Юг. Счастье этой земли, что взаправду кругла, Что зрачок не берет Из угла, куда загнан, свободы угла, Но и наоборот: Что в кошачьем мешке у пространства хитро Прогрызаешь дыру, Чтобы слёз европейских сушить серебро На азийском ветру. Что на свете - верней, на огромной вельми, На одной из шести - Что мне делать еще, как не хлопать дверьми Да ключами трясти! Ибо вправду честней, чем делить наш ничей Круглый мир на двоих, Променять всю безрадостность дней и ночей На безадресность их. Дуй же в крылья мои не за совесть и страх, Но за совесть и стыд. Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах Или Бог пощадит - Все едино, как сбившийся в строчку петит Смертной памяти для: Мегалополис туч гражданина ль почтит, Отщепенца ль - земля. Но услышишь, когда не найдешь меня ты Днем при свете огня, Как в Быково на старте грохочут винты: Это - помнят меня Зеркала всех радаров, прожекторов, лик Мой хранящих внутри; И - внехрамовый хор - из динамиков крик Грянет медью: Смотри! Там летит человек! Не грусти! Улыбнись! Он таращится вниз И сжимает в руке виноградную кисть, Словно бог Дионис.