Толстой отмечал юбилей, ясно, поляну накрыл, И всех своих близких друзей на этот банкет пригласил. Тютчев забил заразу, курили за гаражом. Пушкина убило сразу, Лермонтова - потом. Достоевский напился в хлам, к старушке стал приставать, Ударил ее топором, быстро домой и писать, Гоголь с собой в душ взял двух крестьянских девчат, Напились тэкиллы и с ним мертвые в душе лежат. Пушкин съел больше всех, в кусты забежал он на миг, Памятник нерукотворный себе за кустами воздвиг. Мама Толстого пошла в баньку хлестать коньяк, А вслед за мамой туда Мамин зашел Сибиряк. Тютчев в тютю бухой, Достоевский достал девчат, Белинский в одном белье, Рылеев рылом в салат. Пушкина няня легла в спальне, устроив бардак. Няня легла не одна - Мамин с ней лег Сибиряк. На карете лихой сутенер за крестьянками прикатил, Толстой дал ему сто рублей - крепостное право продлил. Разбушевался Крылов, вырвал у Пришвина клок, Хотел еще Блока избить, но Блок поставил блок. Есенин стихи написал, пошел к проституткам в кабак. Есенин пошел не один, с ним Мамин пошел Сибиряк. Некрасов прекрасно бухал и стриптиз заказал, Кричал он всем бабам «Ура!» и лифчики в воздух бросал. Тургенев Цветаеву взял и поступил он с ней так, Как поступает со всеми Мамин всегда Сибиряк. Анну Ахматову Блок пьяный в кусты завалил, И в памятник нерукотворный случайно рукой угодил. Герцен заснул под столом. Герцен, конечно, дурак. К нему, чтобы не разбудить, Мамин ползет Сибиряк. Герцем проснется с утра, руками ощупает зад И будет думать всю жизнь что делать и кто виноват. Танцует для телок Фет, Фет для них песни поет. Фет не прикольный поэт, Фету никто не дает. Некрасов кричит «Ура!» - ему привезли порошок. Вот кому на Руси, действительно, жить хорошо.