Текст песни Вадим Егоров - Вечер С Другом

A вечер был, как травяной настой,
Друг сел и руки положил на стол, 
И понял я, что другу туго,    
Ho я его по праву друга       
He мучал и не поучал -        
Молчал.            
Молчал, глазами по лицу скользя,
О чем - словами рассказать нельзя
Про те несбывшиеся дали,
Которых только и видали,
Когда-то в детстве по весне - во сне.
Была закуска на столе слаба,
Ho хмель морщины разгонял co лба,
И мы уже не замечали
Свои недавние печали,
Мир будто заново возник - без них.
И в мире заново возникшем том,
Где хлеб бесплатен и не заперт дом,
Мир был на честности помешан,
И было подлости поменьше,
И было все, как быть давно - должно.
Мой давний друг, мой неизменный друг,
Еще один мы завершаем круг,
Как мимолетны круги зти,
в которых дышат наши дети,
И нас уже зовут на вы - увы.
За кругом круг и надо по пути
Что нам отмерено, пройти, пройти,
И, на чужие глядя лица,
Такая малость, a поди - пройди!
A жены наши нам грехи простят,
Да нам и нужен - то всего пустяк,
Чтоб годы медленней сменялись,
Чтоб наши женщины смеялись,
И оставались их черты - чисты.
И, жизнь разменивая как пятак,
да будет так, прошу, да будет так:
Чтоб годы медленней сменялись,
Чтоб наши женщины смеялись,
И оставались их черты - чисты.
Мне снится женщина одна
Она умней меня и старше,
Мне так отчетливо видна
Тоска в очах ee запавших.
И губ запекшихся края,
И шрам y самого запястья...
Поменьше б снов таких, но я
Co снами совладать не властен.
Мне снится женщина одна
Какие б ни шептал слова я,
Ho вновь и вновь она co дна
Зрачков моих ко мне всплывает.
И молча за руку берет,
И в непонятном хороводе
Меня та женщина уводит
Сквозь стены - в утро и - вперед.
Она лишь снится мне, уволь
От подозрения и брани.
Ho всякий раз нещадно ранит
Меня немыслимая боль.
Когда будильник дребежжит,
Когда ничто уже не снится,
И рядом женщина лежит
другая...
То ли были и впрямь влюблены,
То ли зто судьбы наказанье,
Отсвет дымчатой той пелены
Ha мгновенье закрывший глаза мне.
По каким бы волнам ни несло,
Нам простится минутная слабость,
Мимолетность касаний и слов,
И такая щемящая сладость.
Hac c тобой обручило метро,
в ночь осеннюю, непогодь, лужи,
Как пузырики в чашке ситро,
Из метро мы взлетели наружу,
чунный свет на лице, как пыльца,
Сдуть не сдуешь, a запах - то - летний,
Полумрак, и чужого лица
Слабый свет, от которого слепнешь.
Я слова подберу, как ключи,
И шепчу, словно в дудочку дуну:
До свиданья, звереныш мой юный,
Мне тебя не дано приручить.
Улегся шторм, и вновь на море тишь, да гладь,
вернулось все на круги вечные свои.
У Санчо Панса - Жигули, мой Росинант давно издох,
И Дульсинея рядом спит.

Романов рыцарских забыт дурман,
Ha антресолях в глубине ржавеет щит,
A за окном кровит закат
И тает мельниц ветряных
Ha горизонте силузт.

A ну их, к черту, зтих мельниц миражи,
Кругом реальных Чудо-Ад хоть пруд пруди,
Им как дробинка для слона мое погнутое копье
И мой видавший виды меч.

Я щит достану, сдую пыль c него,
Пусть сын на нем летит зимой c горы крутой,
 Чудо-Адам научусь тепло заглядывать в глаза
И первым руку подавать.

Грохочет век остепененных Санчо Панс.
век Дон-Кихотов, обзаведшихся семьей,
, может, именно сейчас пора взнуздать коней,
И латы мятые надеть?

, может, именно сейчас пора
Забыть про грошевой уют и теплых жен,
И встать глазами на зарю
И бить мечами в бурдюки,
И каторжан освобождать?

Домой приду, когда уже темным-темно,
И Дульсинею поцелую в спящий лоб,
Открою книгу и себя еще в доспехах и в седле
Увижу в сумраке гравюр.

Над недочитанным листом усну,
И мне приснится поутру прекрасный сон:
Что я на кляче огневой
чечу себе наперерез,
Держа копье наперевес.