На лютне старинной играл древний дед, Окутанный серым тряпьем. Он пел так, будто вовсе не пел. Он будто ворчал о своём. Мне жаль его стало: так странен он был, Бессмысленным взглядом взирал. И люди бросали монетки к ногам, А он все играл и играл. Был прост и прекрасен печальный мотив. И в гомоне праздной толпы Я мог бы поклясться, что слышал грозу И шорох осенней листвы. Мне жаль его стало: так странен он был, Бессмысленным взглядом взирал. И люди давно разбрелись по делам, А он все играл и играл. Я неба увидел в сиянии дня Бескрайний и вечный простор, Рунической вязи бурлящий поток, Летящий с заснеженных гор. В тот горький, в тот страшный, но сладостный миг Я понял, о чем он вздыхал. Я понял, что это именно он Небо и Землю создал. Я понял, что это именно он Небо и Землю создал.