Сосед Антоныч жил пока, собой не донимал. Под солнцем место - девять метров в коммуналке. . Костыль под левую с утра, в пальто - и похромал. Соседи звали за глаза: "зипун на палке". А к ночи тихо - щёлк замком, Пахнёт в прихожей табаком, Вздохнёт на панцирной - и в храп До самого утра. Где ногу потерял старик - бог весть. Бог весть ещё какие раны есть. И воевал - не воевал, Никто вопрос не задавал. Так жил и обрастал смешно щетиной и быльем. По мелочам ко мне, бывало, обращался: - Такое дело, Александр, ссуди до пенсии рублем, Через неделю возвращу, как обещался... Он мог бы мне не возвращать - Я был готов ему прощать. Он бедно жил, он много пил. И я б не то ему простил. Родных его никто не знал и не узнал бы впредь. Полсотни пенсии - вот все, что слала почта. Он до последней не дожил три дня и вышло умереть. Соседи видели из скважины замочной. И вот на кухне у кастрюль, Где чистят лук, где парят тюль, Где только знали, что бранить Собранье: как похоронить? Куда весь хлам его девать, куда? Кто завтра въедет проживать (беда!) И есть ли кто-то из родни? Вот и хоронят пусть они! Так день прошел и - вот те на! - вприпрыг и семеня Бочком в прихожую, прикашливая скорбно, По одному, по два, по три, как с неба грянула родня. Так ненавязчиво и по-собачьи сворно. И здесь же (не из хвастовства!) Склоняли степени родства. Сыскался даже брат родной С сынком и первою женой. Составлен перечень, где скарб наперечет. (А то, не дай Бог, что к соседям утечет!). И по согласию сторон: Дележка - после похорон. А через день еще старик в последний слег приют, Вороны справили поминки сиплым карком. На стены новые жильцы известку с дихлофосом льют И сокрушаются: "Ах, как полы зашаркал!.." На дверь табличка - новый шрифт. Последний стул запихан в лифт. Родным гора как будто с плеч, Острят над поводом для встреч. Машина "Мебель" у подъезда тарахтит, А женка брату: "Мебелишка-то не ахти..." Галдит-гадает детвора: - Кто переехал со двора?..